10 августа
Захотелось написать большую заметку про Сизифов труд.
Послушания раздавались рандомно. Послушник Александр из Службы благочиния сказал — судил по анкетам. Что могло быть такого в анкете, что определило меня в теплицы? В теплицах жарко, борьба с перепадами температур. Помню в детстве — первый тяжелый обморок. Меня засунули в кедровую бочку. Голова наружу, тело в жаре. В какой-то момент перестала чувствовать. Голова пошла вниз, глаза закрылись, тело растворилось и стало самим теплом. Я не могла управлять телом, но я видела, что происходило вокруг словно через какую-то дымку. Слышала крики, мама звала на помощь, видела не глазами, глаза ведь были закрыты, но как будто все видела, и как мама пытается вытащить меня из бочки, слышала, как кричит, видела сквозь какую-то дырявую полупрозрачную оболочку очертания комнаты, но совсем ничего не чувствовала; пыталась говорить, пыталась кричать, но неуправляемое тело не позволяло. Помню, меня положили на кушетку, мамино лицо… и через пару минут прозрачная пленка начала исчезать и я ощутила связь. Конечности, руки, пальцы, я открыла глаза. С тех пор перепады температур для меня опасные. Сильно нагреешься — заболеешь. Я тренируюсь. Пару минут в сауне — затем пару минут в ледяном душе и так несколько подходов. С солнцем у меня постоянная борьба. Я его не люблю. А тут — теплицы. Жарко. толовая становится тяжелой, металлической, разбухает, болит. Парацетамол одну таблетку. Легче. Потом новый день и снова на солнце. Дожди обещают, но в воскресенье. Воскресенье — выходной.
Теплицами заправляет отец Илиодор. Больше, чем у многих бабушек, что скапливают себе всякого барахла, чтобы все это выносили внуки, барахла у отца Илиадора в теплицах, нажитого за двадцать лет. Что только не найти — старые фантики (кто-то пошутил, что и их отец Илиадор использует, делает их них поделки), открытки, баночки-скляночки, куча одежды... Все нужно! Ничего не выбрасывать. Нашли даже лямку от рюкзака, отдельную от рюкзака. И где-то на другом конце теплицы вторую лямку. Интересно, где этот рюкзак без лямок и зачем он? Мой разум не воспринимает. Со мной всегда один чемодан, сумка. Я могу переезжать, но вещей не прибавляется… зачем мне вещи. Фанатично увлеченная буддизмом в прошлом году я избавилась и от еще большего количества вещей — и теперь пара обуви — на зиму и лето, одно пальто из зимних вещей, несколько комплектов черных вещей. Посуда? Не нужна. Постельное белье? Будет там, где буду жить. Избавилась от украшений, сережек, браслетов, зачем они? Правда чуть позже пришлось все-таки купить себе пару браслетов из камней, потому что не было у тела никакой защиты — тело без защиты принимало сразу весь стресс на себя — минуя прочие преграды. Камни — отличная преграда и отличное вместилище. Главное — на ночь снимать — чистить. Христос говорил — будет с вами минимум вещей, но без еды и без воды вы не останетесь. Бог даст все необходимое.
Барахло отца Илиодора, все в пыли, мы вытаскивали из закромов, с полок, из углов, переносили в соседнюю теплицу и на улицу.
Сестра Анна сказала:
— Год назад делали тоже самое. И два года назад. И три. Десять лет назад мы делали тоже самое. Выносили все эти вещи, которыми никто не пользуется, протирали каждую максимально тщательно, как просил отец, и заносили обратно. И они пылились так еще год.
Чтобы вынести часть лишь — понадобилось нам на пятерых около трех часов.
Выглядит отец Илиадор просто, в рубахе, худенький, я бы сказала красивый мужчина. Молодой, с аккуратной бородой. Бабушка бы сказала "педант". Драили паучьи и тараканьи логова еще четыре часа. Сначала раствором с содой, затем с уксусом. Потом сестра Мария мыла пол. Несмотря на то, что лазили везде с тряпками, по этим грязным никем не мытым десять лет закромам, обросшим паутиной и какой-то слизью, отец Илиадор посмотрел на всю эту идеальную чистоту, посмотрел на нас и вместо слов благодарности заключил грозно: да уж… завтра перемывать буду.
Что перемывать? Идеально чисто.
Еще один отец, не знаю имени. Проходил вчера мимо нас в саду, пока мы отмывали горшки от зеленой тины, отмывали горшки от земли, чтобы затем снова землю туда и насыпать… сизифов труд… проходя мимо нас, он сказал громко, «сестры!». Мы посмотрели на него в ожидании доброго слова или может еще чего, а он скривился в лице и без здрасте или до свидания выкинул резкое: нельзя же так некрасиво горшки ставить, расставьте нормально. Понятия идеального и неидеального, красивого и некрасивого для меня размылись. К Кантовской теории эстетики я никогда видимо больше не смогу апеллировать.
Что такое Сизифов труд? Для мозга это необъяснимо. Не понимает западный мозг зачем делать некоторые бесполезные вещи, он хочет сделать то, что было бы использовано во благо, или хотя бы просто использовано. Сравниваю с буддийской медитацией здешний труд. Есть медитация сидя, есть медитация ходьбы. Когда вот так медленно медленно ходишь — мозг тоже не понимает, зачем? Ведь ты никуда не идешь? Нет конечного пункта назначения. И почему так медленно идешь? Мозгу странно, он начинает скучать, от того больше мыслей в голову лезет. Однако, во время медитации ходьбы мой мозг, вернее, даже можно сказать мой дух — он понимает… это нужно для того, чтобы как раз мозг перестал на все навешивать категории ценности и полезности и мог бы делать что-то просто так, незачем. Но сизифов труд… мозг не понимает зачем, и мозг пожалуй не успокаивается, мозг становится измотанным настолько, что просто уже не способен думать. Мыслей нет не потому, что они естественным образом ушли, а потому что мозг просто устал и послал нас куда подальше со своими идеями. Он говорит, ехала бы в Турцию, это было бы полезнее в сто крат, чем делать бесполезный труд, уставать и более не быть способной к чему-то великому. Вынесли, надорвали спину, вымыли, вычистили, занесли. Чтобы пылилось. И все равно — неидеально!
Смех да и только.
На проповеди говорят — это гордыня. Когда человек надрываясь, работает десять дней подряд, думая, что работает во славу божию, а потом приезжает из монастыря, какой пример он подает другим, что там в монастыре, каторга? Это гордыня, говорит батюшка. Я самый лучший, я все могу, я не смотрю на то, что мне плохо. В этом очень много «я». Но есть другой пример («другой» в смысле не противоположный по значению, а наоборот сходный по значению, даже усиливающий, пример "заигрывания в гордость") — пример, который подают наставники вроде отца Илиодора, матушки Фотиньи в Верхнем Саду и другие, кто следят за послушаниями. Их характер и манера поведения за многолетний опыт один в один — это властные диктаторы, требующие от нас, послушников, проявления той самой гордыни.
Первый вывод, который я сделала: обретая власть, христианин перестает быть христианином, но становится господином над другим человеком. Второй вывод: власть ограничивается только творением своей воли. Милая девушка сидела после послушания, читала в храме книжку. Попалась на глаза своей наставнице. Та, увидев, что она просто сидит, без дела — отправила еще раз протирать подсвечники, которые начисто были ей протерты час назад. Нужно отметить, что дело не в чистоте подсвечников, о них в период отсутствия в монастыре послушников заботиться дай Бог раз в полгода, дело в том, что девушка просто сидела — а сидеть нельзя, нужно работать. Читать нельзя — нужно работать. Не исполнять волю наставницы — нельзя — будет плохо. Как-то девушка Женя, с которой мы теперь работаем в теплице, послушалась в Храме. Тогда был график по десять часов в день, потому что сама наставница так хотела, затем была небольшая революция и график поменяли, чему наставница была очень недовольна. Женя рассказывала, что нельзя присесть — если устал и присел — это карается жесткими взглядами наставницы и желанием запрячь тебя в очередную кабалу. И вот в один из дней Женя по-настоящему упахалась: с утра до самого вечера она идеально вычищала все, везде и была собой довольна. Присела отдохнуть. К ней подошла наставница — ни благодарности, ни похвалы, — здесь это моветон, — сказала: подсвечники недостаточно чистые. И Женя, разозлившись, позволила себе вольность, ответив: на мой взгляд, достаточно чистые. С тех пор она с Женей не разговаривала, и вот уже много лет, и просит не ставить ее на послушания в Церковь.
Мы для них конвейер, сказала женщина сорока лет, послушавшаяся у Фотиньи.
В церкви тебе говорят про гордыню, а на послушаниях говорят: и что что тебе напекло? Плохо чувствуешь себя? А малину кто собирать будет? Что ж вы все такие больные и немощные?. А если невозможно на пекле весь день надрываться из последних сил? Малина ведь важнее чем человек! На самочувствие человека плевать! Человек — машина, робот. Его функция — послушаться. Вот что единственно важно, так это — малина, яблоки, помидоры, огурцы.
Надпись на дверях теплицы гласит: "Инициативность не благословляется". Должен делать так, как скажут. Не важно — сможешь ли ты предложить что-то лучше и эффективнее. Нужно так, как скажут. Потому что власть не смотрит в будущее, она не оценивает результаты, она лишь творит свою волю. Творит свою волю над людьми-букашками в общем потоке. Раздавишь одного, сломаешь. И что? Главное — все подчиняются желаниям одного, и если тому важна малина, то все умрут, но сделают так, как ему хочется. Гордость не поощряется.
В церкви говорят: смиренно подойдите и скажите что вам плохо, не проявляя гордыню. На послушаниях с твоим смирением посылают куда подальше.
Не может быть так, чтобы все это случайно… что всегда у власти люди, чей характер и ценности нам абсолютно противны и непонятны. Это точно не случайно. Мой опыт подсказывает, что здесь зарыто нечто более глубокое. Когда мы думаем о тех, кто у власти — наши чувства чаще отрицательны, чем положительны. Мы уж точно не такие и такими не будем. Мы хотим в противовес, быть «не как». Быть не как свои тираны родители, быть не как президент, у которого дочери носят браслеты Картье за несколько сотен миллионов рублей. Мы не хотим быть как матушка Фотинья, отец Илиодор и другие. И может быть так оно и нужно. Может у власти и должны быть именно такие люди, на которых мы не хотим равняться? Потому что пример «как не надо» всегда работает лучше, чем «как надо». Чтобы воспитать нас, нужно пожертвовать собственной невоспитанностью. Чтобы сделать из нас людей, нужно самим перестать быть «людьми».
11 августа
Теперь про людей и их веру. Мало встречаю людей-фанатиков (как я), на острове, даже среди постоянно живущих здесь. Единицы тех, кто приходит поздно, спит три часа, встает ровно к пяти на службу, все свободное время молится в молельной комнате. Это такое место у нас в гостинице (странно вообще это назвать гостиницей, две кельи на девять человек, еще одна келья сестры Анастасии — комендантши, комната уборная, душевая и по совмещению прачечная, и молельная). Молельная комната метр на два создана для уединения: у закрытого изнутри окна расставлены иконы, от окна расстилается коврик для земных поклонов, а по бокам всякая всячина в стеллажах. По утрам читают утренние, по вечерам вечерние молитвы, уединяясь ото всех. В четверть восьмого «общее правило» — сбор всех на кухне и чтение молитвы. Еще ни разу не попала, то на службе, то гуляю.
Вчера вечером разговор о вере. Мне кажется, столько «богохульства», которое исходит из наших уст, здесь, в монастырской келье, — нигде в миру не услышишь. Например,
Кто-то говорит, сравнивая буддизм и христианство:
— Там карма и там мы получается многоразовые чайные пакетики, а здесь — одноразовые.
Потом разговор о сектах. Обсуждение секты, в которую попала моя бабушка [ моя бабушка по папиной линии после 70 лет вступила в неортодоксальную тоталитарную секту под названием "Радастея", которая существует более 30 лет, и ее духовным лидером является Евдокия Лучезарной ], обсуждение других сект, свидетели Иеговы, поклонники Девы Марии и др.
Кто-то другой говорит:
— Не в стенах здешних будет сказано, но в целом кроме одного правила — по поводу запрещения переливания крови — свидетели Иеговы идут по Библии. Вопрос только в трактовках. И что земля у них плоская.
Третий голос в келье говорит:
— Плоская, не плоская, круглая, хоть ромбовидная, вообще без разницы. Форма земли на мою жизнь не влияет.
Близко… близко… на мою тоже не влияет, поэтому абсолютно все равно, но вот определиться с тем, многоразовый ты или одноразовый очень важно… Это с какой стороны подойти, кто-то любит и много раз заварить, кто-то один. Я люблю один — но мне ближе буддизм, Антон любит много — но ему кажется, что жизнь одна. В этом его трагедия как человека. Ему кажется, что все, что он сделал уже ничем не исправить и не вымолить. Христиане верят, что жизнь на земле — испытательный срок, но ничего же не мешает пройти его или не пройти, а если не прошел — наказание. И ад может интерпретироваться разными способами. Что если ад и есть — переродиться в звенящую мушку, что мечется в страшной агонии туда-сюда бесцельно в свете ярко горящего фонаря. Как говорил Паскаль — макромир и микромир — умение смотреть в бесконечно малое и бесконечно больше. Бесконечно малая мушка всей своей жизнью открывает нам бесконечно большие муки. В общем, метафизика буддизма или христианства — по поводу нее я не могу ничего сказать. Потому и вера называется верою; просто ты делаешь выбор. А выбор сложный. От выбора зависит то, как ты будешь жить, каким человеком станешь. Из моего рассказа они решили, что я прыгаю по верхам религий как в фильме «Мистер Пи» и не могу определиться, кем мне быть, буддистом, индуистом, православным христианином… а ислам? Спрашивают. Нет. В Ислам еще не погружалась, и наверное не буду. Мне советуют: тебе надо глубоко… в одну. Я отвечаю: глубоко и в одну… доводит меня до крайностей. (умалчиваю до каких именно крайностей). Очень много «как жить!» перекликается в религиях: заповеди, питание и прочее. Единственное различие — онтология каждой религии, и обрядность, связанная с ней. Но как здесь выбрать? Если возможен только выбор. Нельзя решить правильно и неправильно. Ты выбираешь с завязанными глазами, выбираешь наощупь. Я не могу быть уверена, что выбор мой будет для меня самым верным. И в принципе. Потому что нет правды, каждая религия отражает реальность по чуть-чуть. А мне нужно выбирать — в какую часть реальности мне нырять; в детстве я выбирала мамины руки наощупь с завязанными глазами из других рук других мам и ошиблась. Ошиблась, выбрала руки другой мамы! Потом много лет обречена была думать, что я не люблю ее, если не угадала.
Как же можно быть уверенным, что в вопросе религии не промахнешься?
Невозможно.
Так я думала. Я выбираю не Бога, не Бога определенной религии. Бог для меня всегда один — живой личный Бог, с которым я веду диалог, который мне через мир каким-то образом отвечает. Бог, в котором постоянно сомневаешься, с которым в диалоге испытываешь гамму эмоций от абсолютно отрицательных до крайне положительных. Бог, которого я не могу простить. И прошу у него прощения за то, что не могу простить его. Он прощает меня, каждый день, а я его не могу. За все, что происходит на земле не могу. В трапезной за отдельным столом кучка детей — по ним видно, что дети одиночки, дети, оставленные родителями, как мы все, оставленные Богом. У нас есть утешение, у них нет. Это страшно — смотреть на беленькую девочку восьми лет, у которой в глазах отражается та часть реальности, о которой мне больно знать, о которой я не хочу знать.
Выбирая религию, я выбираю систему правил жизни. Каким образом я могу быть человеком в жизни? Но если бы я в действительности выбирала по этому принципу — я бы выбрала Буддизм, потому что именно Буддизм позволяет в полной мере оставаться праведным, добрым, чистым сердцем и душой человеком — там правильные практики, практики внимательности, направленные на очищение души и тела, на постоянное внимание к своему организму. И хоть понятия «души» в их метафизике нет — на практике, кое-что мы все-таки чистим, о чем-то мы все же вынуждены говорить, как «о душе».
Но нет, и все же нет...
Выбирая религию, я выбираю онтологическую систему координат, которая позволит мне оправдать Бога, оправлять все, что происходит на земле. И все же, и все же… теперь написав это я думаю, что лгу. Нет. Я выбираю не по этому критерию. Буддизм может в достаточной мере оправдать Бога (хоть и в Буддизме его как такового нет, есть нечто вроде изначальной сути, энергии, но не Бог, как в христианстве Святой Дух — можно сказать и так — но тут личная ипостась, а там субстанция обезличенная). Буддизм может оправдать, оправдания Христианства в этом смысле — ничтожны. Иначе почему я всегда плачу, стоя в Церкви и вопрошаю, почему… почему я не могу простить тебя.
Теперь мне все-таки кажется, выбирая религию, я выбираю Бога — потому что я нахожусь здесь, в христианском монастыре, я проговариваю наизусть Символ Веры, я встретилась на опыте с тремя ипостасями Бога. Личный Бог, Бог живой — это Бог христианский, ни в одной другой религии ты не встретишь этого личного присутствия, личного «ты», который с тобой говорит. Этот диалог осуществляется посредством экзистенциального треугольника. Я-Мир-Бог.
Еще немного про трезвость в христианстве. Если можно так сказать. И этим и хочется завершить. Сидят на кухне две девчонки, две Анастасии, у которых вчера были микро-именины (то есть праздник не особо известной святой Анастасии). Одна говорит другой, что купила крестик. Хотела какой-то минималистичный, но батюшка сказал, можно и супер красивый взять, почему нет… Другая говорит: я тоже без крестика приехала. Обе смеются, потому что это странно (странно может быть для кого-то другого?) приехать без крестика в монастырь. А для нас не странно. Для нас это трезвость и здравомыслие. И легкость. И еще... вчера интересный диалог про святую воду, уже с другими девчонками (не привыкну называть всех сестрами, потому что так или иначе, все равно что-то безликое, пустое в этом слове "сестры"… пока что). Я наливаю воду из под крана в чайник. Ирина видит это и вдруг вспоминает недавний диалог с батюшкой, в котором он ей сказал, что есть некоторая шкала святости воды. Она то думала, что и из под крана, и фонтан возле храма и бочка в храме — везде вода одинаковая по святости. А нет. Они смеялись с батюшкой вместе. Процент святости у каждой воды разный! Тот что фонтан во дворе это — двадцатипроцентный, а бочка в храме — шестидесятипроцентная. Сто процентов, пошутила она, наверное нигде нет, только на небесах. Вот это трезвость в христианстве.
Трезвость современного общества в принципе предполагает другие подходы. Искренность вместо богобоязненности. Вместо внешней обрядовой ритуальной веры — когда все вышесказанное строго всерьез и ни шагу вперед ни шагу назад, вместо страха перед Господом — внутренняя личная искренняя вера — когда вы с Богом, как говорил Антоний Сурожский — «партнеры», друзья, у вас взаимное уважение и любовь.
И еще про людей — особенно чувствуется это среди тех, кто действительно приезжает пожить монастырской жизнью, а не среди тех, кто приезжает купить книжки, провославные браслетики и побыть и сфотографироваться в святых местах. Чувствуется то, что это люди, которые точно также сделали выбор. И выбрали православие. Не навязанное извне, не приобретенное по факту рождения — а осознанное православие. Есть шутка у друзей Антона: приход не возбраняется только в церковь. Здесь я чувствую как нигде свободу воли, свободу выбора, свободу как осознанную необходимость. Подчинение тела выбору духа. Опять же из Антония Сурожского: природа, материя изначально невинны, чисты, дух совершает грех против плоти. Дух! Очистить тело, душу — здесь осознанный духовный выбор. И это абсолютно простые люди. Да, по некоторым видно, что праведность — их старание, что искусственно пытаются из себя это достать. И их праведности много! Чересчур. Но остальные простые. Ничего не строящие из себя. Вернее строящие из себя себя, из себя что называется человека, но не для других, а для самого себя.
Все остается в стороне, в тишине, один на один.
