сессия #4
ТВОРЧЕСТВО
Творчество как будто самое близкое, и то, что вызывает муки и страдания, и то, без чего невозможно жить. Для меня всегда это было так. С того самого дня, когда одна девочка показала мне исписанные текстом листы и сказала, что это ее повесть. И я тоже захотела носить с собой листы, которые были бы моей повестью. Это желание не что-то создать, а что-то иметь при себе, в своем чемоданчике мудрости переросло в созависимость для меня: "если я не напишу великую книгу, я никто", "если я не пишу, я не могу быть счастлива". Непривязанность — вот к чему я стремлюсь. К такой самодостаточности, когда будь у тебя что-то или не будь, ты остаешься целостным и счастливым.
Это была самая сказочная сессия. Сначала мы долго и мучительно пребывали в поиске "моей" комнаты. Представь свою комнату, которая принадлежала бы тебе... представляю... какой пол? холодный... что еще там? телевизор, выход на балкон. Это твоя комната? Да (неуверенно). Точно твоя? Нет, все таки нет. Тут хороший ремонт, но цветовая гамма не моя, это скорее та комната каких-нибудь наших родственников в детстве, в ней хороший ремонт в отличие от наших драных обоев, она мне нравится исключительно из-за ремонта, но это не моя комната. Отправляемся на поиски дальше. Представляю другую комнату, большие высокие стеллажи с книгами, отсутствие ТВ, выход на балкон, пол какой? холодный, прохладная комната. Твоя комната? Нет, не моя. Это скорее идеал комнаты моей бабушки. Нет, навряд ли это моя комната. Представь хотя бы два метра, хотя бы один метр, но пусть он будет твой, только твой. Память переносит меня в детство, двухъярусная кровать наша с братом, я часто забираюсь на верх, чтобы побыть там... как будто это мое место тишины. Мой квадратный метр — это верхний ярус, он только мой! Меня заставляли читать книжки, или делать домашнее задание, я забиралась на верхний ярус и как будто пряталась ото всех. И не читала!
Нужно было расширить комнату до таких размеров, которые бы я хотела и сделать тот ремонт, который я бы хотела. Я начинаю расширять и моя комната превращается в огромный зал для занятий балетом. Там зеркала в пол и балетные станки, красивый паркет. Вот теперь это точно моя комната: в детстве я много раз представляла, что у меня есть огромный зал — пространство, где меня никто не найдет, можно включать музыку и танцевать. Это напоминает мне о моем неправильном решении — бросить балет. Заниматься балетом было сложно, хип-хопом легче, я бросила балет, потому что струсила. То, что вызывает муки и страдания — там сила. Такой вывод напрашивался сам собой. Мы пошли дальше и обнаружили дыру в паркете. Нужно было заделать ее.
Сначала я пыталась скотчем, клеем, еще чем-то... безуспешно. Из дыры постоянно кто-то вырывался. Какая-то невидимая сила. Разреши ей выйти... разрешаю. В дыре, внутри за ней подвал, там змей горыныч и одна из его трех голов и стучалась об потолок, проламывая пол. Про что змей горыныч? У него три головы: одна — дерзость, другая — смелость, третья — ирония. Змей Горыныч есть мое творчество, которое я запирала в подвале. Освобождаю, змей выходит на поверхность, я думаю, я поселю его здесь в балетной студии пока он не станет готов показаться всему миру. Теперь получится заклеить дыру? Снова не получается. Как будто вновь что-то вырывается. Позволим этому выйти. Шквал летучих мышей вырывается наружу; они начинают летать по комнате, создавая подобие черного смерча. Это мои идеи, которые тоже побудут пока здесь. Теперь я могу заклеить дыру. И могу превратить эту балетную студию в то, что я захочу.
В процессе мы снимаем негативные убеждения про то, что творчество это ответственность, а ответственность это страшно, то, что творчество это бедность, творчество это то, чего хотят от тебя другие...
Я превращаю балетную студию в огромную пятиэтажную квартиру с террасой. Там есть камин, сцена, где можно читать стихи, огромный диван, на котором могут уместиться все. Мне очень нравится это пространство. На столе лежит книга. Это та самая моя великая книга. Странно, я почему-то не испытываю никаких эмоций. Беру ее. Она выглядит тускло и не нужно. Великая книга, которая никому не нужна, даже мне самой.
Меня спрашивают: как теперь? Я говорю: нормально. Нормально, не вау, потому что нет ощущения счастья. Моя ли это квартира. Я не могу сказать до конца. Тогда мы копаем еще глубже. И доходим до того, что в этой квартире и с этой книгой точно как будто бы нет счастья, потому что таким образом я служу миру, но не делаю о, что я поистине хочу.
Мы снимаем главное убеждение, что служение — это несчастье, служение невозможно в изобилие и богатстве, служение как будто всегда про бедность... И после всего этого, после того, как мы сняли уже огромное количество убеждений, после того, как мы поймали звездочки — отражения моих прошлых жизней, где я занималась творчеством и было это в тягость и было это в страдание... после всего этого мы закончили сессию. Но состояние "нормально" не покидало меня. Почему "нормально"? Это даже не ноль, это ниже нуля.
Обычно на всех сессиях в конце меня эмоции: шедеврально, круто, не сдержать эмоций, а тут нормально... Как будто я вру себе, как будто я настолько сильно привязалась к этому образу творческого человека и образу жизни, который я диктовала своим желаниям много лет, но они никогда не были моими; они не были тем по истине, что я действительно хотела. Поэтому это может быть только "нормально". Это не моя пятиэтажная квартира мечты, это не то общество, в котором я буду чувствовать себя счастливой. Строя себе жизнь ориентированную на Серебряный век, на Башню Вячеслава Иванова. Здесь я скорее ближе к Максимилиану Волошину и его вилле в Коктебеле. Это лишь упоительная метафора моих лживых грез.
После сессии я еще не готова растождествиться с этой частью моей личности. Мы едем в удивительное место на природу, идем пешком по болоту около трех часов, и я могу вдоволь накричаться, напеться, навысказать то, чего долго не могла. И вот тогда, через сутки после этого придут слезы. Я приму эти слезы, дам себе возможность поплакать, никуда не пойду. И тогда на меня снизойдет это революционное поистине решение. Я пойму, что мне на самом деле не нравится работать с литературой профессионально, вычитывая, редактируя, что мне доставляют мучения занятия по стилистике, русскому языку и прочее, что они только утешают мое эго; я пойму, что мне не нужно стремится попасть в университет, что университет не сможет научить меня написать великую книгу, что творчество — это исключительно продукт целостного человека, а не раздробленного, что потому мое творчество раздроблено, поскольку Я еще не собрала себя, свое Я, все свои части воедино; и если оно должно прийти ко мне, если я должна поистине что-то сказать этому миру, то оно придет, вне зависимости, буду я учиться или нет.
Еще через неделю я была у друзей, они подарили мне картинку: рыцарь с пулей в груди, в доспехах лежит в поле среди роз и умирает. Я умирала от своих ограничений и врала себе, мои ограничения — мои доспехи, которые разбивали мне сердце. Я постепенно снимаю с себя все это и иду по пути к своей целостности, полагаясь на интуицию, любовь к себе и чувство себя.
